новая книга о Валерии Гаврилине, стр. 6

Владимир АРИНИН Обьяснение одно - чудо 29 июля 2008 01:47

Владимир АРИНИН Обьяснение одно - чудо. 29 июля 2008 01:47
Продолжение. Начало в номерах от 26 января, 16 февраля, 22 марта, 19 апреля, 27 мая, 24 июня.

«Что мне шумит? Что мне звенит издалека?» - это слова из «Слова о полку Игореве». Неведомый нам автор этого шедевра, приступая к созданию своего творения, словно еще не знает, что и как он будет писать. Но он уже почувствовал пока неясный, но неудержимый творческий зов в своей душе. В нем оживает его еще никому и даже самому неизвестное его творение. Через несколько веков выдающийся романтик Александр Грин скажет: «Мы оглядываемся, пытаясь понять, откуда прилетел этот зов». Так совершенно необъяснимо, странно, таинственно рождаются шедевры. Толчком к созданию шедевра может быть событие и крупное, и вроде незначительное, может быть и радость, и печаль, и счастье, и трагедия.

Толчком к созданию гаврилинского шедевра «Русская тетрадь» послужила трагедия, вроде бы частная, никак не повлиявшая на мир и миром не замеченная, - смерть юноши, хорошего парня, но неизвестного, еще ничем себя не проявившего, более того, далекого, незнакомого для Валерия Гаврилина. Но такова особенность души творца-гуманиста: он не может смириться с чудовищной несправедливостью -смертью молодого существа, только вступившего во взрослый мир, но еще не успевшего испытать одного из главных таинств бытия - любви.

Сам Валерий Александрович рассказывал об истории создания «Русской тетради» так:

- Как-то мне рассказали, что в одной из ленинградских школ умер от болезни десятиклассник, красивый, умный парень, которого все очень любили. Трагическая ситуация, и ничего нельзя в ней изменить. Умер, многого не узнав, не увидев, не полюбив. А, наверное, есть где-то и девушка, которая бы его полюбила, будь он жив. И я решил написать о несостоявшейся любви от лица этой девушки, хотел написать поэму о любви и смерти. Каждую из восьми песен цикла я старался расположить так, чтобы уже само чередование выражало контрастность чувств, переживаний, заставляло следить за их сюжетом.

И композитор бросал своим творением как бы вызов самой смерти. Вот откуда глобальность этого произведения. Так создавался этот шедевр.

Но ведь перед этим уже был создал его первый шедевр - «Немецкая тетрадь», по существу, тогда не замеченный, по-настоящему не оцененный. Г..Белов, ныне профессор Санкт-Петербургской консерватории, композитор, а тогда просто «однокашник» Валерия Александровича, вспоминает, какая сложная ситуация складывалась вокруг «Немецкой тетради», особо это касалось руководителя Гаврилина, профессора Ореста Александровича Евлахова: «У меня с Гаврилиным состоялся короткий диалог, в котором он мне поведал свои опасения. Мол, Орест Александрович недоволен его дисциплиной, нерегулярностью и качеством композиторской работы, пропусками занятий. Но что он может поделать, если ему трудно живется, если приходится бегать по разным работам, если недавно его единственная пара обуви совсем расплавилась в духовке газовой плиты, куда он ее положил, чтобы подсушить. Вот и сегодня он с трудом представляет, как он будет играть и петь свой вокальный цикл, потому что весь рот и гортань у него обожжены горячей картошкой, которую он имел неосторожность второпях заглотнуть. Так, изрядно шамкая и шепелявя обожженным языком, показывал Гаврилин в тот день членам кафедры композиции свою теперь ставшую классической «Первую немецкую тетрадь». Меня еще тогда поразила искренняя и страстная эмоциональность, фактурная выделка, талантливость этой музыки: это было первое гаврилинское произведение, которое я услышал целиком. Но профессор Евлахов настаивал на ущербном качестве этого сочинения. Мою тревогу за судьбу Валерия развеял Вадим Николаевич Салманов, решительно вступившийся за цикл Гаврилина (и я поддержал друга). В результате зачет состоялся».

Ныне это даже трудно представить: за замечательное, ныне широко известное музыкальное произведение с трудом был получен аспирантский зачет. Настоящая оценка «Немецкой тетради» была еще впереди.

Композитор Н.С.Лебедев (1947-2000) вспоминал, как проходила премьера «Немецкой тетради» в зале Ленинградского союза композиторов. Это было 20 января 1962 года. Тогда состоялся концерт молодых авторов, большинство из них были еще студентами и аспирантами, о которых вскоре заговорили как о «ленинградской волне» в музыке шестидесятых годов. Валерий Гавилин являлся лишь одним из них. Но, как пишет Н.С.Лебедев: «Гаври-линская «Немецкая тетрадь» выделялась большим своеобразием и яркостью, что позволило некоторым назвать его вторым Свиридовым». Это было уже признание, но еще довольно узкое, среди специалистов. Широкой аудитории имя Гаврилина продолжало оставаться неизвестным.

Кстати, Н.С.Лебедев, поступив в музучилище при консерватории, был учеником Валерия Александровича и вспоминает, что «преподаватель Гаврилин был в силу своей чрезвычайной одержимости замечательным. Все в нем излучало талант. И в преподавательской деятельности он был неистов». Лебедев добавляет: «Работать надо было фактически по требованию В.А. все свободное время, исключая короткий сон, причем по Джеку Лондону, то есть 4 часа в сутки». Гаврилин воспитал многих отличных музыкантов. Но главным все равно было, конечно, творчество, создание собственной музыки, что шло непрерывно. Вот что предшествовало созданию «Русский тетради» в 1964 году: кантата для хора «Мы говорили об искусстве» на слова В.Гаврилина, увертюра C-dur для симфонического оркестра, ария для скрипки и фортепиано, струнный квартет № 3, адажио для струнного оркестра, «Пасса-калья» для струнного оркестра, интермеццо для симфонического оркестра, две пьесы для скрипки и фортепиано, сюита для двух фортепиано «Метро», песни « В пути» (стихи О.Высотской и А.Хмелика), «Всадник» (стихи С.Михалкова).

Это все как бы ступени к «Русской тетради». И вот 1965 год. В этом году в русской музыке было создано непреходящее гаврилинское творение.

«Русская тетрадь». Вокальный цикл для меццо-сопрано и фортепиано. Слова народные. Посвящение: «Это сочинение я посвятил памяти ученика 10-го класса 4-й ленинградской школы-интерната Руслана Пармёнова».

1. «Над рекой стоит калина»; 2. «Страдальная»; 3. «Страдальная»; 4. «Зима»; 5. «Сею-вею»; 6. «Дело было»; 7. «Страдания»; 8. «В прекраснейшем месяце мае».

Сам Валерий Александрович так характеризовал свое сочинение: «Это песни-воспоминания. На народные тексты, собранные в Ленинградской, Вологодской и Смоленской областях (я участвовал в этих фольклорных экспедициях). Что же касается музыки, то фольклорных цитат (народных мелодий) в ней нет. Но она непосредственно связана с интонациями народного творчества. Использованы здесь разные песенные жанры. За внешне спокойной песней о первом свидании (но и в ней уже есть предчувствие тоски: «Буду ждать парня, ждать парня, ждать») идет будто бы частушка, игровая попевка «Что, девчоночки, стоите?», в ней как бы мимоходом проскальзывают слова: «Он уехал далеко»... Еще неясно, что разговор идет о смерти любимого человека. Потом опять воспоминание о свидании. Реально ощутимая тоска перемежается с галлюцинациями: «Я жена, жена мужняя!» - поет героиня, поет упрямо, как бы уговаривая себя... И вдруг сентиментальный романс, и она видит себя в саду, а навстречу «девки идут, цветы несут» (это зимой-то!), и рядом, как рефрен, навязчивая идея: «холодно, холодно мне»... «Я жена мужняя!» - уже торжественно, гордо возглашает героиня в заключительной песне «В прекраснейшем месяце мае». И только в эту минуту ударяет похоронный колокол... Вот так и построена «Русская тетрадь»...»

Но невольно возникает вопрос - как может быть тема смерти городского юноши, не имевшего никакого отношения к фольклору, сельской жизни, не успевшего познать

любовь, связана с песнопениями, вложенными в уста сельской девушки (скорее всего, девушки прошлого времени), с ее исконно народными представлениями о любви, притом несостоявшейся, трагической? И на это, на мой взгляд, нет ответа, объяснения, толкования. Это необъяснимо, потому есть единственное объяснение - чудо.

Но, создав шедевр, Гаври-лин испытал сначала немалые трудности. Г.Г.Белов вспоминал: «Позднее мне Валерий говорил, как трудно шло признание «Русской тетради» у ее первых исполнителей: Юрене-ва и ее постоянный концертмейстер (пианистка Салтыкова) швыряли автору его ноты. Им не нравилась сюжетная канва, либретто они считали грубым и даже неприличным по тексту, вокальная партия казалась неисполнимой, недовольство вызывало и фортепианное сопровождение. Представляю, какого психического напряжения стоило ему все это выдержать и уговорить исполнителей довести работу над циклом до конца.

А потом, после всех этих мытарств и неприятностей, -перелом, сенсация, триумф. Сюда цитирую Г.Г.Белова: «Хорошо помню первое (для автора, очевидно, пробное) исполнение четырех фрагментов «Русской тетради» весной 1965 года в Малом зале консерватории им. К.Н.Глазунова. Как это было ошеломляюще по свежести стиля, мощности темперамента, новизне певческих приемов, яркости колорита! Зал взорвался аплодисментами. Вероятно, то был первый крупный публичный успех Гав-рилина. Затем состоялось прослушивание «Русской тетради» целиком - на правлении ЛО Союза композиторов, где впервые обозначились сторонники и противники его творчества. А в декабре этого же года - демонстрация цикла в Москве на Декаде ленинградской музыки: так началась слава Гаврилина».

Профессор М.Г.Бялик, секретарь Союза композиторов России, пишет: «Мне не забыть премьеры «Русской тетради» в Москве. Завершался большой фестиваль ленинградской музыки. Все официальные события уже состоялись, произведения, созданные маститыми, прозвучали, критические отчеты написаны. Оставались лишь торжественный правительственный прием с возлияниями и угощениями да перед ним камерный концерт с малознакомыми композиторскими именами. Вот в этом концерте Юре-нева с Салтыковой и исполнили «Русскую тетрадь». Эффект был потрясающий. Многое из того, что прозвучало ранее и показалось весьма ярким, поблекло, восторженный прием со стороны музыкантов и публики затмил успех остального. Потребовался иной критерий оценки всего фестиваля, и рецензенты бросились переделывать уже законченные обозрения. Каким счастливым был Свиридов! На приеме он не уставал делиться с окружающими своей радостью от появления близкого ему по духу, но притом совершенно самобытного таланта. С тех пор и до конца своих дней Георгий Васильевич оставался преданным другом своему младшему коллеге и сделал ему много добра».

Как вспоминает певец Э.Хиль, Г.Свиридов сказал: «Появился гениальный композитор». Дружба творческая и человеческая двух выдающихся композиторов - особая тема.

Но вокруг «Русской тетради» возникли споры, о ней спорят и ныне. И будут еще спорить. И мнения будут неоднозначные, как и тогда, в 60-е годы.

Д.Д.Шостакович тогда писал в письме Мариэтте Шаги-нян: «Мне жаль, что Вам не понравилась «Русская тетрадь» Гаврилина. Мне кажется, что это исключительно талантливое и интересное произведение».

Тем не менее неприятие со стороны некоторых критиков было очевидно. М.Г.Бялик указывает: «Была еще категория недоброжелателей, которые не способны были понять и оценить ценность из-за собственной ограниченности. Судя о людях «по одежке», они видели в нем деревенского паренька, фиксирующего то, что подсказывает ему наитие эдакого компози-тора-интуивиста». Своеобразная трактовка гаврилин-ского творчества имеет место и у так называемых «деревенщиков», с которыми Гав-рилин был долгое время духовно близок.

При очень высокой оценке «Русской тетради» высказываются и такие суждения.

«Все основные произведения Валерия Александровича... объединяет одна чрезвычайно важная тема: человеческого безумия. Наиболее сильные и драматически напряженные страницы его музыки связаны именно с изображением человеческих галлюцинаций, каких-то сумеречных пограничных состояний, бредовых видений...»

«Вот героиня «Русской тетради». Ее мысли постоянно перескакивают, путаются. Никогда до конца неясно, в каком времени, в прошедшем, настоящем или будущем, находится ее сознание (...).

Сперва героиня словно обороняется от настигающих ее ужасных видений, в которых образ зла приобретает образ зимы. Она кричит и стонет: «Не трожь меня, зима, не боюсь я тебя!», а потом глухо начинает твердить: «Я жена, жена мужняя», постепенно переходя к торопливым, скороговоркой, подлинно фольклорным заклинаниям тоски: «Повешу тоску на зеленый сук» и т.д. Внезапно врываются грубые звуки городского вальса. Вроде как танцевала она когда-то с любимым, но мы-то понимаем, что это смерть отплясывает на костях ее возлюбленного... Она тупо воет, и ужас с новой силой охватывает ее существо, и грозный образ зимы вновь начинает наступать. И уже непонятно, слышим ли мы страшные, нечеловеческие ее вопли, или это звучат голоса одолевающих ее бесовских сил». Безусловно, тема безумия, темной иррациональности человеческой души имеет место в творчестве Гаврилина, есть она и в «Русской тетради». Подобно тому, как она есть у Батюшкова, Гоголя, Достоевского, Мусоргского, Верещагина. Но темная сторона души в творчестве Гаврилина, как и у классиков, не преобладает, она еще более вызывает потребность в свете, добре.

Лучшая исполнительница «Русской тетради», выдающаяся певица Зара Долуха-нова, говорила, что этот цикл неизменно оказывал светлое действие на души людей, в том числе и зарубежных слушателей. Зара Долуханова приезжала с гастролями и в Вологду. Более тридцати лет назад в «Красном Севере» я напечатал интервью с ней, в котором замечательная певица сказал так: «Я много пела «Русскую тетрадь». Мало сказать, что я ценю это произведение. Я не знаю ничего выше в современной вокальной музыке этого цикла».

Присуждение в 1967 году Государственной премии имени Глинки В.А.Гаврилину за «Русскую тетрадь» было национальным признанием. Но возникли и зависть, и соперничество. Н.Е.Гаврилина в разговоре со мной вспоминала: «После «Русской тетради» Валерий Александрович сказал: «У меня появились друзья и враги. И я понял, что как композитор я состоялся». Ему было тогда всего 28 лет.

Продолжение следует.